Помню, как в счастливом, голопузом детстве -
Что ни в сказке, ни наврать, ни описать -
Меня мама брала в баню на Советской -
И давай меня тереть и отмывать.

Я ж - дурак - тогда кричал и дрыгал ножкой,
Кулачками глазки тер и не смотрел,
Как мамины подружки, мамины подружки
Брызгались из тазика - а я ревел.

Но когда подрос на годик или на два,
От старшого брата я узнал,
Почему не водит в баню мама папу,-
На вопрос мой папа громко хохотал,-

Почему раздельны бани и сортиры,
И над ними непонятные "эМ"-"Жо"...
И - мамины подружки, мамины подружки
С веничком в парилочке - как хорошо!

И однажды, когда мама терла спину,
Я советам брата старшего не внял,-
И спросил у самой толстой - тети Зины:
"Тетя Зин, а где у вас - как у меня?"

Тетя Зина обомлела как хохлушка,
Покраснела и сказала: "Боже ж мой!..."
А мамины подружки, мамины подружки
Долго хохотали в бане надо мной...

Тетя Зина в раздевалку убежала
И с собой свою мочалку забрала,
Ну, и нажаловалась маме - та ругала
И с собою больше в баню не брала...

Я давно забросил детские игрушки,
И теперь мне снится только лишь во сне,
Как мамины подружки, мамины подружки
Трут меня мочалками по всей спине...

Маминых подружек голенькие дочки
Трут меня мочалками по всей спине...

В капкане мерзнет волчья лапа,
А волк пополз с пригорка вниз.
И только кровь густым накрапом -
Он лапу сам себе отгрыз...
Он не боялся лютой боли,
Та боль - от собственных клыков,
Та боль - вела его на волю,
Чтоб волком быть среди волков

Роза

Сердце девичье верило сбудется,
В жизни счастья настанет пора,
Hо не думала Роза, что влюбится
По уши в молодого вора!
И не долго то счастье покоило
Бархат, золото, шелк и рубли.
Только сердце недоброе чуяло,
Hа седьмицу за ним и пришли.

И казалась разлука ей вечностью,
Hенавидела Роза ментов.
«Разлучили!» — кричала сердечная.
Посадили на 8 годков.
И писала она письма длинные:
Колыма, Магадан, дальний край.
Время часики мерят старинные,
А кукушка кукует: «Встречай».

Сердце екнуло. Ой, что-то сбудется…
Как-то парень в окно постучал.
Пригласила домой гостя с улицы;
Милый весточку с другом прислал.
Передал ей привет от любимого,
Два годочка осталось скучать.
Роза стул сразу гостю подвинула.
Есть он Бог, по всему и видать.

Да вы садитесь за стол, не побрезгуйте
Отобедайте в доме моем.
Кабы Розочка знала про беды те,
Что пришли к ней под вечер с парнем.
Он поел, а потом и попарился,
Стала кровь в его жилах играть,
И на кореша бабу позарился,
Про него стал фуфло ей толкать.

Мол, кентуха откинулся осенью,
Был досрочно он освобжден.
И добавилось Розочке проседи,
Как поверить, что это не сон.
Hу а тот все толкал, как кормили вшей
И какой он ему первый друг
И еще будто с лярвою тамошней
По амнистии двинул на Юг.

Как же жить ей, скажи, после этого,
Шесть годков, как один, день за днем
Все ложилась в кровать несогретую,
И все сны ее были о нем.
А гостек к ее сердцу разбитому
Словом ласковым ключик нашел
И поднес Розе стопку налитую,
Стал с ней жить, да глумиться, козел.

И она к этой суке доверчиво
Прижималась в постели бочком.
Hо к другой он ушел как-то вечером,
А ей оставил долги с трипаком.
Сколько слез было, сколько страдания,
Как она проклинала пору,
Когда первый раз шла на свидание
Вечерком к молодому вору.

Восемь лет пролетело. И вспомнила:
Милый был как раз в этот день.
Только рюмочку горькой наполнила,
За окном вдруг увидела тень.
Он вбежал к ней, как сойка влюбленная:
«Hаконец-то мы, Роза, с тобой!»
А она ему финкой каленой
В грудь ударила: «За упокой».

Он смотрел ей в глаза опечаленно
И без гнева с улыбкой сказал:
«Поцелуй же меня на прощание», -
И со вздохом последним упал.
Перед ней он, как перед иконою,
В чем сумел заработать за срок:
Фофан, кембель, за ксива казенная
Да для нее Оренбургский платок.

Я раб закона Божьего, но не лакей людского