Соль-Илецкая колония - старейшая в России. Первое упоминание об остроге, в котором была пожизненная каторга, относится к 1745 году. В то время каторжане добывали соль При Екатерине II острог стал пересыльной тюрьмой. Новое здание колонии построили в километре от старой пересыльной тюрьмы в 1915 году. "Черный дельфин" - самая большая специализированная тюрьма для смертников. Рассчитана на тысячу человек.

Сотрудник сектора по взаимодействию с УИС Пономарева Н. В. рассказывает о своих впечатлениях.

О колонии со странным названием «Черный дельфин» мы, все кто давно работает с письмами заключенных, знаем давно. Оттуда приходит самое большое количество писем во все группы поддержки заключенных, в том числе и в наш сектор, и в Центр поддержки православных общин в заключении Миссионерского ф-та ПСТГУ, руководителем которого я являюсь. Поэтому, когда появилась возможность увидеть эту колонию своими глазами, я конечно очень обрадовалась, тем более, что нам пообещали вывести для общения нескольких осужденных, с которыми ведется переписка.

М. б. из-за названия, а скорее всего по настроению писем, которые приходят из этой колонии я ожидала увидеть что-то еще более мрачное, чем СИЗО «БУТЫРКА», которое я регулярно посещаю. Тем более, что наш сопровождающий – руководитель пресс службы Оренбургского УИНа предупреждал – «энергетика там та еще».

Входим в административное здание. Сразу заметен хороший ремонт. Все очень чисто, аккуратно и качественно. Встречаемся с начальником колонии у него в кабинете. На просьбу сфотографироваться с ним отвечает вежливым отказом, сразу почувствовалось – режим – это не просто так…

Рассказывает нам о том, как содержатся осужденные на пожизненное лишение свободы. Многое из требований режима мне знакомо но многое из сказанного внове, например, что на счетах всех, кто содержится в учреждении лежит почти два миллиона рублей… В колонии на данный момент содержится 930 человек… Яйца, молоко, рыба входят в повседневный рацион питания. Сейчас сезон арбузов – выдаются арбузы. Есть подсобное хозяйство, богатое. С него и кормятся.
Я спросила про праздничные бандероли и бандероли с лекарствами – вежливый отказ – нет надобности, а злоупотреблений много.
Можно ли посылать литературу духовного содержания? Можно. В камере можно держать НЕ БОЛЕЕ ДЕСЯТИ КНИГ ОДНОВРЕМЕННО. Как работает библиотека? По запросам осужденных им приносят книги.

Про лекарства начальник мне предложил поговорить с врачом.
Как с ВИЧ инфекцией в колонии? Всего 15 инфицированных. Как с туберкулезом? Туберкулезники вылечиваются режимом питания и содержания. В том числе и тем, что окна теперь не загораживают, солнечный свет проникает в камеры - устроена решетка внутри камеры, не позволяющая подойти к окну. Процент болеющих значительно уменьшился.
Надо сказать, что в процессе разговора с начальником колонии я стала понимать, что реальные условия содержания в колонии не так уж плохи. Потом, когда начали говорить с офицерами колонии, сопровождающими нас, почувствовали даже какое-то их раздражение. Многие из них не понимают, зачем такая забота о содержании людей совершивших серьезнейшие, а иногда и страшнейшие преступления…

Но выводы я решила сделать потом. А пока мы входим в колонию. Там есть камеры старого образца и новый корпус – мы осматриваем и те и другие.

Идем по территории – много зелени, цветы.

Вот они и черные дельфинчики, которые дали название колонии. Ничего – очень симпатичные. Говорят, название дали журналисты, увидев эти фигурки. Может быть, конечно, но мне это название по-прежнему кажется зловещим. Хотя казалось бы просто констатация факта… М. б. потому, что известно, какие страшные преступления совершены теми, сто здесь сидит…
Проходим еще один контрольный пункт – и тут нас встречают еще одни поселенцы. Сначала это развеселые медведь и жираф, а потом лягушки квакушки – вот уж неожиданность. Становится весело от такого несоответствия! Такое скорее увидишь в детском парке советского образца, или детском саду!

Ярко выкрашенные стены зданий. Все повышает эмоциональный фон.

Входим в корпус. Еще одна неожиданность для меня. В колонии работают. Есть швейное и ОБУВНОЕ производство!
Сначала проходим по коридору светло зеленого цвета. Здесь рабочие камеры. Оказывается, что тех, кто работает, из жилых камер режимным способом переводят в рабочие и они там шьют. (Про режимный способ перевода напишу позже – я посмотрела – КАК это.) Посмотрели внутрь камер. Все сидят, что-то тихо ковыряют на швейных машинках.

Впервые появилось странное впечатление, что чего-то человеческого, какой-то живой жизни в этих трудягах нет. Если офицер дает какую-то команду, они все встают лицом к окнам и затылком к двери камеры и поднимают руки вверх с растопыренными пальцами, как-будто превращаются в деревья…

По дороге наш «экскурсовод» - замполит колонии рассказывает об обувном производстве. Я так удивляюсь, что нас провожают в подвальные помещения, где это производство размещено. Это тоже камеры.

Нам рассказывают о человеке, который является модельером и закройщиком симпатичной обуви – вот я держу ее в руках – фантастика… Разговариваю с ним немного. Он верующий. Времени мало – просто несколько теплых слов. Есть ли семья на воле – есть. Пишут и он пишет – поддерживают хорошее общение. Дарю ему открытки для поздравления родственников и книги. Благодарит. За все время общения – не одной эмоции на лице. В электрическом свете оно выглядит восковой маской – жизни нет…
Здесь еще и тапочки шьют. Яркие, красивые… Вот такие! Если отвлечься от того, где мы, то можно подумать на швейной фабрике!
Проходим в больничные камеры. По дороге разговариваем с врачом колонии. Нужны ли лекарства? Посылать ли когда просят? Он отвечает – нет. Объективно не нужны. Все, что необходимо, в санчасти есть, однако по его мнению есть психологический момент. Просят затем, чтобы получить знак заботы и внимания, радуются, когда получают… Иногда, говорят, пытаются из витаминов что-то ХИМИЧИТЬ…

Входим в больничные камеры – это три камеры по четыре человека, которые между собой разделены не стенами, а решетками. Врач и священник, может говорить сразу к 12 человекам. Двое не встающих. К ним врач просит подойти особо – они доживают.
Входим в светло голубой коридор. Оказывается, все коридоры в колонии выкрашены в различные пастельные тона – чтобы уменьшить угнетающее впечатление. Сразу бросилась в глаза решетчатая загородка в коридоре, так называемый «стакан», где лицом к стене стояли двое осужденных. Я не поняла сначала, что это те, кого вывели для встречи с нами. Еще около камеры лежали арбузы, тоже забавно. Приготовлены для раздачи после обеда. Обед нам тоже продемонстрировали – смотрите, чем кормят. Суп, второе – Выглядит вполне и пахнет аппетитно, мы и сами голодные! Да, офицеров в коридоре около шести человек. Я сначала думала – они на нас посмотреть пришли, а оказывается – это сопровождение… Режим.

И тут на моих глазах режимным образом из «стакана» в коридоре стали выводить осужденных. Раздались резкие команды – я не поняла, какие. Открылась решетка, осужденные в наручниках, как-то странно согнутые пополам пробежали по коридору ведомые четырьмя офицерами. Я «оглянуться не успела», как они оказались уже в аналогичном «стакане» в молитвенной комнате. Руки за спиной в наручниках. Вот они наши корреспонденты. Одного их них я просила конкретно, т.к.он переписывался с Натальей Русаковой, она мне накануне и подиктовала список, с кем желательно увидеться. Второго вывели случайно. А он, оказывается, переписывается с Дмитрием Пахомовым, который звонил мне накануне моего отъезда и просил передать привет! Кстати сказать про этого второго один из офицеров рассказал, что сидит он скорее всего за преступление которого не совершал - это дело ему знакомо и человек тоже… Вот так…

Как-то я не очень рассмотрела молитвенную комнату – она показалась мне просто светлой камерой… Я сосредоточена на этих людях. Мне даже менее важно, что они скажут, более важно, чтобы хоть что-то человеческое увидеть. Сначала беседую с одним. Второй терпеливо молчит, в разговор не вступает. Вытягивать приходится по слову. М.б. потому, что в комнате еще много людей. Главный смысл – пусть пишут чаще. Когда переписка прерывается – становится обидно и одиноко. Я немного поясняю, какую жизнь мы ведем «на воле», и Наталья, та, что с ним переписывается в частности. Большинство из нас работают, учатся, имеют семьи…
Напоследок нам показывают пустую камеру – условия содержания.

Двухъярусные железные кровати – необыкновенной прочности, т.к. всякий элемент может быть использован как орудие суицида или агрессии. Странного вида матрасы на них Мы сначала не понимаем, как на них можно спать, но оказывается, что они просто складываются пополам на день, и разворачиваются на ночь. И еще всю колонию охраняют 30 сторожевых и боевых собак – овчарки и ротвейлеры, которые присутствуют при всех перемещениях осужденных. Говорят ротвейлер легко может перекусить кость голени… Это знают и сотрудники и заключенные.

Напоследок нас кормят обедом в управлении. Вкусно. Офицеры уже расслабились, кажется мы не проверка и не пресса, с нами можно поговорить за жизнь. Разговариваем с удовольствием. Цитирую о. Александра Добродеева: «Вы ведь тоже отбываете здесь свой «срок». Срок службы… не менее тяжелый…». «Да, это так, наверное!..», - смеются.

Это Мужская работа. Надо выдерживать. Не переставать быть по отношению к ним людьми, пусть и исполняющими карательные функции…

Конечно, у нас, верующих церковных людей, особенно у священства здесь очень много «работы» - гуманизация системы начнется я думаю с возрождения веры у персонала… Поэтому любой вход в колонии верующих – свидетельство заботы Господа и об этих Своих детях.

Безусловно, не все смогут пройти в колонию. Да это и не так важно. Мы можем заниматься своим миссионерским и катехизаторским трудом на расстоянии – переписываться, отвечать на вопросы, обучать. Все есть и опыт и методики, было бы только желание и понимание, насколько это надо им, нам, а особенно любящему их, таких убогих, Господу, который пришел, чтобы взыскать погибающее.