Процент женщин среди общего количества заключенных в России не так уж высок: всего 5,8%. В Таиланде, например, 19%. В списке из тридцати пяти стран, в которых проводились подсчеты по этому показателю, мы занимаем двадцать первое место. Но нигде невозможно найти данных по анализу социального положения тех женщин, которые отбывают сегодня заключение. Просачивающиеся в прессу робкие социологические исследования дают удивительную картину: среди наших женщин-заключенных высок процент имеющих высшее образование – опять же по сравнению с другими странами. Дефекты образовательной системы? Или глубокое заболевание всего общества, где стерлась всякая граница между интеллигенцией и уголовщиной?

Специфика женских преступлений – информация, увы, тоже закрытая. Но по собственным наблюдениям знаю, что самый большой процент женщин сидит по статье 228 УК РФ – перевозка, хранение, распространение наркотиков. Колоритная женщина в автозаке в ответ на вопрос охранника, какая у нее статья, басом рявкнула: «Колумбийская!» И прибавила не без гордости, что бизнес этот у них семейный. Не зря статью 228 в некоторых регионах стали называть «народной».

Вся сеть наркоторговли традиционно находится в крепких мужских руках, а попадается за это все чаще слабый пол. Те, кто раньше останавливал на скаку коня и входил в горящие избы, увы, и теперь на переднем крае, как пушечное мясо для отсидки. У цыганок уже традиция – наркотики, найденные при обыске в доме, должны «взять на себя» женщины. И в камере с радостными воплями вдруг встречаются мамы и дочери, племянницы и двоюродные сестры.
Улыбчивая азербайджанка Саида утешает маму, пришедшую к ней на свидание: «Ну что ты плачешь, я ведь жива!» Саиде дали восемь лет за перевозку наркотиков в особо крупных размерах. В машине, которую остановили милиционеры, нашли килограмм героина. За рулем был муж Саиды. Он уговорил ее взять все на себя – мол, женщине, да еще и беременной, много не дадут. Она, как послушная мусульманская жена, вопросов не задавала. Первенец, которого назвали Алахверды, родился в тюрьме. Муж на свидание ни разу не пришел, и местонахождение его неизвестно.

Иметь мужа или сожителя-наркомана – всегда риск. Армянка Роза лет десять пыталась вытащить своего любимого Серджо из этой напасти. Сколько раз он давал зарок! Но сколько раз и она ему помогала перекумариваться на ломках. Знала всех торговцев на Черкизовском рынке, даже тех, кто продавал наркотики в особой выпечке. Вспоминала, как однажды бежала за ними какая-то ни о чем не подозревавшая бабуля со сдачей за пирожок с пятисот рублей. Сдачу пришлось взять, чтобы не привлечь внимания. И потом уже украдкой заплатить положенное за дозу. Веревочка вилась долго, но и ей пришел конец. Серджо, хорошо известный местным ментам, попал в план по разработке. А наркотик агенту, который просил «по дружбе» поделиться дозой, вынесла сердобольная Роза.
Подружка одного заключенного с «Бутырки» тоже знала на что шла, когда по просьбе своего милого отправляла ему по «дороге» (на длинной веревке) запрещенный в тюрьме мобильный телефон и наркотик. По УК РФ такая передача наркотика тоже считается сбытом и наказывается соответственно. Место, где «дорога» могла докидываться до «воли», было хорошо известно операм местного УВД. Единственное, что забавно в этой истории, – приписка в обвинительном заключении этой девочки, которое я читала, коротая время, в конвойке Тверского суда Москвы. «Установить, в окно какой камеры была втянута веревка, не представилось возможным». А ведь там метров сто пятьдесят, и сматывать ее надо было минуты три, не меньше.

Встречались среди «наркоторговцев» и девицы из шоу-бизнеса. Некоторые из них, получив срок, искренне недоумевали: за что? Вон другие – и хранят, и толкают по мелочи, и сидят на «коксе» (кокаине) столько времени… Увернись эти девицы от нечастых сетей плановых облав, так и продолжали бы считать, что в этом нет ничего предосудительного. Ни одного настоящего наркобарона, реально управляющего потоками зелья, в тюрьме никогда не видели. И не увидят, думается. Потому что методы плановой борьбы с наркомафией предусматривают прежде всего грамотную организацию милицейских «подстав» для мелкой шелупони. То, как оперативники подкладывают в чужой карман пакетик героина, показано было не только в художественных, но и в документальных фильмах. Одна наркоторговка, осужденная на пятнадцать лет, то ли возмущалась, то ли хвасталась перед сокамерницами, что вот, записали ей менты продажу полутора граммов героина, а у нее дома только кокаина было четыре килограмма, а героина вообще семь! «Наверно, себе забрали, собаки», – подытожила она.

Курсы шитья для неблагородных девиц
«Малолеток» – то есть заключенных, которым не исполнилось 18 лет, – полагается содержать отдельно от взрослых. Считается, что так их ограждают от тлетворного влияния преступного мира. Однако «старшей» у них полагается иметь взрослую заключенную. Чтобы присматривала за порядком и занималась их воспитанием. Интересно, что она может им преподать? Кроме того, для «малолеток», как правило, не окончивших среднюю школу, обязательны учебные занятия. На «шестерке», единственном в Москве женском централе, их обучают русскому языку и алгебре… по программе седьмого класса. Независимо от того, в каком классе училась до того малолетняя правонарушительница. Впрочем, до окончания курса в тюрьме все равно никто не доходит: дальнейшее образование продолжается на зоне. А там, по признанию одной заключенной, проведшей на «малолетке» два срока из четырех своих судимостей, основным достижением считаются не школьные отметки, а умение маршировать в строю. С притопами на поворотах и отстукиванием пятками, от чего за месяц снашиваются казенные тапочки.
Да и когда учиться? Нормы по шитью на «малолетке» определены почему-то совсем не детские. По воспоминаниям очевидцев, они раза в полтора-два больше, чем во взрослых колониях. Считается, что непосильные нагрузки – единственный способ выбить у несовершеннолетних дурь из головы. А нравы у них, как рассказывают, куда более разнузданные, чем у взрослых. На «шестерке» эти, с позволения сказать, «девочки» с упоением устраивали стриптиз «на решке» перед окнами мужских камер. Жесточайшим боем били провинившихся сокамерниц, так что их не могли разнять даже охранники. Еще бы – ведь и преступления, по которым они сидят, тоже не детские. Та же торговля наркотиками в особо крупных размерах. Разбой в составе организованной группы. Грабеж и убийство пьяного с невероятной жестокостью. На трупе одного погибшего насчитали несколько десятков ножевых ранений, добрая половина которых – смертельные. Каким же должен был быть приступ жестокости, чтобы так махать ножичком?

А вот совсем другая история. На сборке «Матроски», куда заключенных загоняют перед сортировкой по централам, вдруг обнаружилась новенькая, Валя. Типично домашний ребенок. С трудом верилось в ее четырнадцать. Пару раз всего и успела она поозорничать с группой таких же благополучных и эгоистичных девочек. Одна из шалостей (отобрали сумку у пьяненькой торговки) потянула на статью 162 УК – грабеж. Через два года, которые шло следствие, Вале первой из компании исполнилось 14 лет. Обрадованные следователи закрыли, наконец, этот уголовный «висяк», обретя того, кого можно привлечь к ответственности. Дальнейший путь этого не потерянного пока ребенка предсказать нетрудно. К возвращению в нормальное общество он не будет иметь никакого отношения.

Тюрьма матери и ребенка
Дети – самое страшное и пронзительное в любой женской тюрьме и на зоне. Говорю уже не о «малолетках», а о детях, рожденных женщиной за решеткой или попавших туда вместе с ней. В тюрьме или на зоне совместно с матерью полагается держать только ребенка до трех лет. После этого он или передается родственникам (редчайший случай!), или отправляется в дом ребенка, а затем в детдом. Психологи мест заключения любят рассказывать, что детей, переданных в детские дома, освободившиеся мамочки забирать не торопятся. И то правда: зона – не самое лучшее место для формирования материнского инстинкта. А отсрочка исполнения наказания женщине до достижения ее детьми определенного возраста, прописанная в законодательстве, практически не применяется.
Вид двухлетки, степенно вышагивающего с прогулки с «мамочками», заложив ручки за спину, – это осознание всей чудовищной катастрофы заключения, где детям в любом случае не место. Работники зон и СИЗО любят рассказывать, какие условия созданы в их учреждениях для мам с детьми. Вот на «шестерке» для «мамочек» есть прогулочный дворик с зелеными насаждениями и даже деревцами. Туда любят приводить все навещающие СИЗО комиссии. А из остального комфорта для маленьких детей – только специально оборудованная детскими кроватками камера. Рядом с этими кроватками та же железная шконка и зарешеченное окно. И никакие присылаемые с воли игрушки не способны скрасить гнетущую, отравленную и болезненную атмосферу места, где начинает свою жизнь маленький человечек. Он познает жизнь, путешествуя вместе с «мамочкой» на суд в прокуренном автозаке, какой бы ни был на улице мороз. Оставлять ребенка в камере, где за ним могли бы посмотреть другие, почему-то не положено. Представить себе что-то более противоестественное, чем охранники, решетки и младенец в зале суда, невозможно.

То же самое на зоне, где есть специальные ДМР – дома матери и ребенка. Слюнявые телерепортажи о тюремной родительской идиллии не отражают всего ужаса положения маленьких узников и их матерей. В соответствии с инструкциями УФСИНа, в тюрьме женщина считается беременной только по достижении плодом двадцати недель. Лишь тогда она начинает получать «дополнительное питание» к тюремной баланде. В ИЗ 77/6 это половинка вареного яйца в день (ребенку нужен белок!), кусочек маргарина и разведенное из порошка молоко. Любой врач скажет, что первые двадцать недель беременности – это период формирования всех важнейших функций человеческого организма. Но начальство, видимо, думает иначе: коль беременная столь безответственна, чтобы, зная о грозящем сроке, оставить плод (а аборты в тюрьме делаются «на раз») и обречь свое дитя на грядущие страдания, почему государство должно расплачиваться за это дополнительными средствами?
Справедливости ради скажем: версия, что уголовницы рожают, чтобы облегчить себе участь и откосить от работы, тоже не всегда лишена оснований. Поэтому, наверное, и отношение к тюремным роженицам даже у врачей своеобразное. Мне довелось присутствовать при родах в камере. Вызванная «скорая помощь» явно не торопилась. Приехавшие медики только перерезали пуповину, и, прихватив ребенка, даже не забрали с собой родившую. А что? Укол сделали, и вроде хорошо. А другую, увезенную со схватками в пять часов дня, вернули назад в тот же вечер в одиннадцать. Роды прошли под стимуляцией – некогда тут с вами! – и полежать после этого позволили всего час. И сами роды, и отдых после них – в присутствии охранников. А потом своими ножками обратно к автозаку, и по длинным тюремным «продолам» назад в камеру. Ребенка привозят из больницы через неделю, и тогда же родившую переводят в камеру к «мамочкам».

Однажды ночью централ был разбужен воплем из окон камеры СИЗО: «Он уже синеет!» Накануне прибыл большой этап, около двадцати пяти «мамочек», которых переводили с одной зоны на другую. Педиатра при таком этапе, разумеется, не полагалось. Врача ночью в тюрьме, если случилось что-то экстренное, можно дозваться только таким отчаянным криком «с решки» и долблением в железные камерные «тормоза» (дверь). На световой сигнал, который дозволено подавать «официально», дежурный внимания не обращает. Приехавшая часа через полтора «скорая» забрала, по рассказам, уже маленький трупик.

Последнее табу
Единственная реально позорная статья в женской тюрьме – это детоубийство. Даже те, кто готов равнодушно смотреть на развращение своих детей наркотиками, на их втягивание в проституцию, все-таки чувствуют барьер перед последним «табу». Женщину, в припадке безумия запихнувшую своего ребенка в стиральную машину (хотя тот и выжил), пришлось прятать от основной массы заключенных на «спецах», в маленькой камере. Как и ту, что провозила наркотики в желудке своего несовершеннолетнего сына. Остракизму, правда, подвергаются и «алиментщицы», которые, сдав своих детей в детдом или интернат, отказываются выплачивать за них государству. Одна из таких женщин оправдывала свой отказ от детей тем, что не может их содержать. При этом прекрасно, как примерная домохозяйка, знала все детали сериалов, показываемых по телевизору.
А вот статья «торговля несовершеннолетними» из новой редакции Уголовного кодекса почему-то удалена. Нет у нас такого явления! Статья 127-«прим» в новой редакции УК РФ не предусматривает ситуации, когда мать продает детей на органы. Статьи нет, а случаи есть. Одна из таких «матерей» на полном серьезе уверяла оперативников, что скоро-де будет разрешено суррогатное материнство на продажу.

Отдельно от прочих заключенных стоило бы держать и особых женщин-убийц. Среди женщин попадаются случаи немотивированного проявления такой звериной жестокости, что почесывают в голове даже видавшие виды следователи.

Молодая, благополучная женщина, закончившая в своем уездном городе французскую спецшколу и водящая дочку на балетный класс в районном ДК, убила мужчину, мешавшего ей в риэлтерских делах. Тот никак не хотел соглашаться на предложенные условия, все что-то выискивал и докапывался. Убивали вместе с подружкой. Когда Верховный суд РФ при рассмотрении кассационной жалобы оставил приговор в пятнадцать лет без изменения, с ненавистью обматерила и прокляла судей. Другая со спокойной душой оставила умирать в лесу пьяного (ночные температуры шли уже за минус) только потому, что его вырвало на ее машину. И считала судей, определивших ей четырнадцать лет лишения свободы, бездушными садистами.

Еще одна, убив сожителя, решила попробовать его на вкус. Сварить успела только сердце. Брат сожителя, разыскав убийцу, от ярости ее покалечил. Ухо с вырванным куском она скрывала под длинными черными волосами. Другая встретившаяся мне в тюрьме людоедка была до оторопи похожа на одного злого персонажа – Горлума из «Властелина колец». Сочетание ее каннибализма с неконтролируемым аппетитом, да еще на фоне удивительного отсутствия брезгливости, делало жутковатым пребывание с ней в одной камере.
Да ведь и среди судей сейчас, по общему признанию, самые жестокие – женщины. А их в судейском корпусе большинство…